Колокол. — Кронштадт, глава 2


Он не должен был мне понравиться. Как большинство книжных детей, медведь отравлен европейской стариной и, бывало, зачислял в новодел всё, что не лежит в руинах. А тут эва чего, византийский стиль, причем нео! да еще с Софии слизано. И слизано-то эклектично, понадергали отовсюду, этакий свадебный торт. Так я думал.
А потом я его увидел.

Он стоял на пустой площади немного сбоку, сбоку припека, как будто сам по себе, - и был сам по себе, смещал на себя центр площади и ось планеты, один держал небо и укреплял землю. Он обладал такой субстанциальностью, что пытаться подпереть его правоту симметричным расположением было бы бессмысленно, как бессмысленно стало рассуждать о стилях и заимствованиях. Он трансцендировал весь этот лепет, опроверг мелкие соображения личных пристрастий: все претензии мельчают и дешевеют в ноль и далее в отрицательные величины, пройдя черту, отделяющую сущностное от бутафорского.

Он весь был как удар колокола. Мощный, объемный, весомый, при этом летучий и неуловимый в своей белизне: видение о твердыне. Белокаменная крепость, он и не мог быть другим, всё вокруг такое: форты, маяки, если переулок — то Арсенальный, если улицы — Адмирала Грейга, Литке, Цитадельская, Макаровская, Флотская, и этот собор — Морской, и стоит на Якорной площади. Белый не как платье невесты, а как зимний маскхалат, крыло ангела-воителя: проявляется из воздуха, как выплывает из тумана колокольный звон.

Приходит яко тать в нощи, а мы-то чем его встретим? Однажды колокола были сорваны, черные и белые доски с именами погибших моряков пошли на мостовой камень; в войну вражеские снаряды пробивали купол, и столько лет он простоял полуразрушенным. Но под куполом держался наблюдательный центр береговой и корабельной артиллерии, след от неразорвавшегося снаряда и сейчас сохранен на мозаичном полу, памятные доски восстановлены, а один из колоколов уцелел сквозь всю историю, и сегодня слышен его голос: то ль возрадовался, то ли осерчал.

Купола в России кроют чистым золотом — а вот нет, купол покрыт алюминием, он жемчужный и отражает небо, становясь почти черным или совсем голубым. Зато якоря на оплетке золотые, и крест золотой - Господь и так замечает, это чтобы замечали моряки. Он ориентир. Он маяк - не в море, а в небе. И внутри купола тоже небо.

В одиночку на хоры не пускают, и это как раз тот редчайший случай, когда медведь согласился на экскурсию: иначе-то никак!

Тыщи моих кошмарных фотографий с хоров не покажу, ничего по ним понять нельзя; покажу с колокольни.

Туда тоже только с экскурсией, и тоже стоит того. Близко посмотрел резьбу и изразцы на башенках: снова снимаются вопросы аутентичности, потому что резной камень не бывает фальшивым, это не штукатурка, не гипсокартон, ремесло не подделаешь; то же относится к ковке, литью, мозаике или витражу, они всегда настоящие.


Хочу соврать, что мне дали позвонить в колокол, но нет: здесь, в журнале, никогда не поддаюсь искушению присочинить – куда еще о небывшем фантазировать, успеть бы о бывшем рассказать.

Зато экскурсовод имел право тихонько звякнуть один раз, - на площади, поди, и не услышали, а по нам бабахнуло! - и мы стояли внутри этого гула, прикладывали ладошки к гудящей бронзе, трогали пальцами звук, пока он не погас, и дрожь колокольного тела шла через нас, слившихся через нее со всем собором.

Здесь, на колокольне, я оказался в разношерстной группе человек из восьми, в основном немолодых женщин самого богомольного вида. Внизу их деликатно предупреждали о количестве ступенек, но они, невзирая на возраст и длинные юбки, вспорхнули наверх прежде всех, обнимали колокол, замирали у проемов – весь мир на ладони, ты счастлив и нем.

Перед спуском заверили, что спускаться можно в своем темпе,
никто не уйдет (и дверку не запрет), пока все не подтянутся… Все
дисциплинированно двинулись вниз, а медведь в компании самой бойкой
из паломниц замешкался наверху, как бы уступая дорогу, а на самом
деле – чтобы еще раз потрогать колокол, насмотреться напоследок.
Через некоторое время спохватились и поскакали по ступенькам, на
которых никого уже не просматривалось и даже голосов не
доносилось.
- Вот, скажут, хулиганы какие, - стращал я на бегу.
Она на секунду остановилась, повернулась ко мне – опережала медведя
на целый пролет! – и выпалила:
- Господь попустил!
И мы полетели дальше, оба радостно хихикая; так и к группе
ввалились, которая, к счастью, не нас ждала, а неспешно разбирала
вещи из ящичков камеры хранения.

А внизу после простора колокольни должно показаться темно, но там всегда светло: это светлый храм, а внутри он легкий, как будто эта крепость воздвигнута над облаками.

...Через пустую по утреннему времени Якорную площадь спешат две пожилые дамы в шляпках, обе так похожие на мою бабушку:
- Идем, я тебе покажу… вот адмирал Макаров! Это же мой дружочек!..
А у Макарова медведь, а по мосту ходят коты, и столько еще всякого разного в городе-планете. Об этом в следующий раз.
